Людмила Куликова. Рассказы Опции

[LudmilaKulikova]

Свиделись


В новой квартире пахло влажными обоями. Запах был приятен. Он связывался с уверенностью в завтрашнем дне, надёжностью и чувством владения семьюдесятью квадратными метрами жилой площади. Впервые за долгие годы скитания по съёмным квартирам отпустил Толика подспудный страх быть выселенным по прихоти хозяев. Даже многодневная нервотрёпка при подготовке к переезду не смогла испортить ему приподнятого настроения. С обретением квартиры показалось Толику, что он застолбил место на земном шаре и теперь никогда не умрёт.

По случаю новоселья Анюта испекла рыбный пирог с яйцом и зелёным лучком. Поставила его на середину стола, за которым собралась семья Титовых: отец, мать да четверо ребятишек. Анюта раскраснелась, хозяйничая; разливала чай, нарезала куски, шутила с детьми. Дети звенели ложками о чашки, размешивая сахар, и с нетерпением поглядывали на поблескивающий коричневой коркой рыбник. Толик смотрел на семью и был счастлив. «Как в детстве у мамы», - неожиданно подумал он и почувствовал, как только что переживаемое счастье затуманилось и потеряло лоск, будто червячок поселился в совершенном яблоке. Начал вспоминать, когда последний раз писал матери. Кажется, в год рождения первенца. Сейчас Алёшке тринадцать. Виделся с матерью сразу после армии, потом уехал за тридевять земель на стройку. С их последнего свидания прошло двадцать четыре года.
- Налетай! – задорно призвала Анюта, села на стул и отхлебнула несколько глотков чая. Сынишки зачавкали, озорно переглядываясь и перемигиваясь, захлюпали ртами, втягивая горячий янтарный напиток, и заёрзали на стульях. Оживление за столом немного расслабило Толика, он с благодарностью принял у жены большой кусок пирога и стал неспеша есть.

- Анют, а где синяя папка с письмами?
- Я ещё три картонных коробки не разобрала. Наверное, в одной из них.
- Найди мне её.
- Срочно надо или подождёшь?
- Срочно.
Ребятишки уминали по второму куску, Анюта подливала в чашки, улыбкой откликаясь на весёлый детский гомон. Титовы дружно доели и допили. Первая трапеза в новой квартире оказалась неимоверно вкусной и укрепила ощущение счастья.

Спустя час сидел Толик за кухонным столом и просматривал содержимое папки. В ней хранились несколько писем от сослуживцев, штук двадцать армейских фотографий и весточка от мамы. Когда он уходил в армию, матери исполнилось пятьдесят. Она писала ему длинные послания, перечисляя деревенские новости и какие-то мировые сенсации, шутила по-простому, по-бабьему и неизменно заканчивала своим обычным: «Сыночку Толеньке от мамы Оленьки». Молодого солдата раздражали эти письма, он их прочитывал бегло, рвал на мелкие куски и выбрасывал в урну. Интересней читать письма от девчонок, которые сотнями доставляла армейская почта на имя «самого красивого» или «самого весёлого» солдата. Толик пожалел сейчас о тех уничтоженных письмах. Сердце будто в размерах уменьшилось – до чего неприятное чувство сжало его. Он взял в руки единственное сохранённое письмо матери, оставшееся с давних времён. Развернул. «Здравствуй, дорогой сынок Толик. Дошла до меня весть, что твой отец, от которого ты родился, помер. Уж и не помнишь его, поди. Малой ты был, когда он нас оставил. Так папаня твой и не удосужился сынка увидать, а ведь ты ему кровный. И я тебя уж столько лет не вижу. Не знаю, свидИмся ли ещё». А внизу добавлено: «Сыну Толе от мамы Оли». Присказку поменяла, - отметил про себя Титов.

- Анют, отпустИШЬ меня? Мать надо навестить.
- Как не вовремя! Столько работы в квартире и денег на поездку нет – всё переезд сожрал.
- Что, совсем нет?
- Нет. Я зарплату получу через две недели, твои отпускные на ремонт квартиры ушли, получка у тебя только через месяц. Едва на еду до моей зарплаты хватит.
- Значит, у Симоновых надо в долг брать.
- Что ж так приспичило? Столько лет словом не вспоминал и вдруг
– «поеду»! А мне одной с четырьмя бойцами по детсадам-школам
мотаться и на работу успевать бегать.
- Чувство у меня нехорошее, Анют. Отпусти! С детьми попрошу Любу Симонову пособить. Если уж брать в долг, то – по полной. А, Анют?
- Да езжай уж, горемыка! – Анюта обняла мужа, прижалась щекой к его щеке, постояла так немного и пошла в комнаты, тешась мыслями об улучшении семейного быта.

Дорога заняла три тягучих дня. Толику странно было думать, что он едет домой, к маме. Столько лет не был в этих краях! Добирался сначала поездом, потом автобусом, на попутке и пешком. Он преодолевал последние сотни метров, ведущие к родной избе. Шёл странной походкой - на ватных ногах, часто вздыхал полной грудью, пытаясь уменьшить волнение, и внимательно смотрел окрест. Деревня изменилась. Обветшали и вросли в землю избы. Все постройки были одного цвета - серого. Кое-где ровными грядками зеленели огороды, но в основном – запустенье, безрадостное, вымороченное отчаяньем. С трудом узнал родительский двор, подошёл к выгнутому дугой штакетнику, толкнул калитку, сделал несколько шагов и остановился посреди небольшого подворья. Огляделся, вздохнул ещё раз, прошагал к избе и ступил на порог. Дверь оказалась незапертой. Пересёк сени, торкнул ещё одну дверь и вошёл в сумрак горницы.

- Есть кто живой? – спросил тихо.
- А как же! Я живая, – раздался голос из чёрнеющего угла.
Глаза Толика скоро привыкли к темноте, и он различил фигуру старушки, примостившуюся на краю кровати.
Толик опустил рюкзак на пол и присел на скамью.
- Из собеса будете? – спросила мать.
- Нет.
- Летом привезли чурки и уж месяц, поди, жду, когда кого-нибудь
пришлют дров наколоть и в сени перенесть. В прошлом году зима была суровая, еле дотянула, думала, заиндЕвею в ледяной избе. Эту зиму ожидаем слабую, но без дров и мягкая зима жёстко постелит.
- Давайте я вам дров наколю! – вскочил Толик, неожиданно для себя назвав мать на «вы».
- Сиди. Успеется. Чай, по другому делу пришёл. Чует моё сердце, что снова про пенсию новость плохую принёс. Мародёрствуют начальники. Зачем у бабки последнее отбирать? Ить той пенсии с гулькин нос.
- А на что вы живёте?
- Из собеса шефствуют надо мной. Раз в неделю приезжают, хлеба и молока привозят. А когда и крупы с маргарином. Мало, конечно. Да я экономная, тяну до следующего раза.
- А чем вы занимаетесь?
- Что?
- Что делаете?
- Сижу.
- Нет, я не про то, что вы сейчас делаете. Я про то, чем вы каждый день занимаетесь?
- Сижу. Что ещё делать? А ты по какому делу, мил человек?
На чьём-то дворе залаяла собака, кудахтнула курица, а с неба донёсся гул летящего над облаками самолёта.
- Сын я ваш, Ольга Герасимовна.
- Сы-ы-ын? – недоверчиво протянула старушка, - Нету у меня сына. Пропал он.
- Как пропал?! Вот он я! Неужто не узнаёте? Посмотрите внимательно.
- А мне теперь смотри–не смотри – всё одно. Ослепла я.
- Как – ослепли?!
- А вот так. Не вижу ничего. В темноте живу. Уж приноровилась да и экономия опять же – электричество не трачу. Другие копеечку за свет отдают, а у меня копеечек нету. Правильно Господь рассудил: чем государству за электричество задалживать, лучше пусть бабка ослепнет.
- Я выйду на минутку?
- А чего ж, выходь.
Серо, неприглядно и бесприютно выглядело подворье. Подул ветер и охолодил слёзы на щеках взрослого сына. Завыл бы мужик, да постеснялся чувства оголить. Скрипнул зубами, вытер слёзы рукавом, высморкался в сторону и пошёл к сараю. Там увидел гору берёзовых чурок. В сарае отыскал топор, выбрал чурку покрупнее и начал колоть на ней дрова.

С работой Толик справился к вечеру. Дрова ровнёхонько уложил по обе стороны просторных сеней, взял несколько поленьев и затопил печь.
- А кто вам печь растапливает? – так и не решаясь назвать старушку мамой, поинтересовался Толик.
- Сама. У меня на пальцах за столько лет короста от ожогов образовалась, так что если суну руку в пламя, то уже не больно.
Разогрели еду в кастрюльке, на раскалённые круги печной плиты поставили чайник. Ольга Герасимовна стояла у стола и накладывала в тарелки кашу. Толик окинул взглядом её фигуру и поразился изменениям. Худенькая, седая, беззубая старая женщина небольшого росточка с невидящими глазами, улыбающимся лицом и обожжёнными пальцами была его мамой. Он спинным мозгом ощутил течение времени, а взглядом успел уловить, как начинают блекнуть очертания фигуры матери, истекая в небытие. Толик мотнул головой, прогоняя видение, и спросил:
- Я переночую у вас?
- А чего ж, ночуй.

После ужина отправился Толик в боковую комнатёнку на старый диван. Лампу не стал зажигать, нашарил в потёмках одеяло, лёг не раздеваясь, укрылся по самый подбородок и крепко задумался. Не затем он сюда приехал, чтоб каши отведать. Рассказать бы ей про все его заботы, про то, как гробился на тяжёлых работах - себя не жалел, чтоб лишнюю копейку иметь. Как прежде, чем жениться, денег поднакопил на шикарную свадьбу и на машину – завидным женихом был. Пахал по две-три смены, хватало и на оплату съёмных квартир, и на шубу молодой жене и на кооператив откладывал. На море семью возил и не раз. Четверых сыновей родил, и у каждого – своя сберкнижка на образование. Квартиру купил, наконец. Большую, просторную. Не просто так всё далось, ох не просто! Толик долго ворочался с боку на бок, вздыхал, кашлял, потом поднялся рывком и пошёл наощупь в горницу. На фоне светлеющего окошка увидел чёрный силуэт матери, сидящей в своей извечной позе на краю кровати.

- Не спите?
- Не сплю.
Он набрал воздух в лёгкие, чтоб одним махом выложить матери историю своей трудной жизни, как вдруг услышал:
- Я ить не знаю, кто ты такой. Помирать не боюся, смерти каждый день жду. Господь не торопится меня забирать, и ты Eго не торопи.
- Зря вы так. Ничего плохого я вам не сделаю... Как мне доказать, что я ваш сын?
- Зачем доказывать? Сыновья – они о родителях пекутся, так же, как родители о них когда-то пеклись. Я своего до самой армии пестовала. В девятнадцать призвали его. Пока был в армии, письма писала, думами была с ним. А после армии приехал на два дня, с тех пор его не видела. Знаю, что сынок у него родился.
- Теперь уже четверо.
- Воон как! А ты откуда знаешь?
- Ольга Герасимовна, я, я – сын ваш. Помните, когда мне пять лет исполнилось, вы щенка подарили? Я его вечером с собой в постель брал, а вы ругались.
- Нет, не помню.
- А вот шрам на локте. Потрогайте! Вы обед готовили, а я под руками вертелся и нечаянно прислонился к раскалённой кочерге. Вы мне несколько дней маслом подсолнечным ожог смазывали.
- Не помню.
- А друга моего Ваську Петренко помните? Он тоже
безотцовщиной был. С матерью его, правда, вы не ладили.
- Не помню, мил человек.
- Да как же так! Я и лицом на вас похож. Я – сын ваш, а вы – мать моя.
У старушки дрогнули веки. Толик не видел этого - темнота
надёжно скрывала выражение лица матери.
- Однажды я влюбился. Мне было четырнадцать, а ей двенадцать. Я привёл «невесту» домой и сказал, что теперь она будет жить с нами. Вы прогнали «невесту» и отлупили меня. Помните?... Неужели ничего не помните? Как же так – забыть такое!... Я заберу вас к себе.
- Нет, мил человек, мне здесь привычнее. Я хоть и слепа, но каждый уголок знаю, каждую стеночку. Ты иди спать, не тревожься. Утром поедешь.

Толик проснулся с больной головой. Не думал, что так повидается с матерью. Ожидал чуть ли не праздничной суеты, слёз радости, ахов и охов. А оно, вишь, как получилось. Не признала мать сына своего. Ехал сюда с тяжёлым сердцем, а уезжает с глыбой на душе. Что-то подсказывало ему, повиниться надо перед матерью, но не чувствовал сын вины своей перед нею, значит, и каяться было не в чем. От чая, предложенного матерью, отказался. Закинул рюкзак на плечо, подошёл к ней, не решаясь обнять на прощанье. Всматривался в морщинистое лицо и чувствовал, как слёзы наворачиваются на глаза.
- Поехал я.
- Доброго пути.

Ступил на подворье, оглянулся. В окне увидел мать. Лицо её казалось печальным. Отворил калитку и зашагал широким шагом по улице в сторону околицы. Чем дальше уходил от деревни, тем легче становилось. Чикнул воображаемым ножом, отрезал широкий ломоть жизненного хлеба, бросил его на дорогу и сразу же успокоился. «У каждого своя судьба. А мне семью поднимать надо», - сказал сам себе Толик и зашагал ещё быстрее, мысленно отправляясь туда, где был его дом, жена и дети.
Ольга Герасимовна долго сидела на своём посту у окна. Ни разу не шелохнулась. Наконец, произнесла:
- Вот и свиделись, сынок. Успел таки.

[natas]

грустно? а по моему чутка неправдоподобно. не не, к стилю не придираюсь, такая вполне добротная реалистичная манера, но сам герой вызывает недоумение. непонятно почему он так резко отсек мать, повода в рассказе нет. Если он человек, способный отсечь ее просто так, значит он капитальный мудак, точнее монстр, выродок. но в его описании это не видно. в общем возникло ощущение психологической недостоверности.

[Alias Alisa]

грустно? а по моему чутка неправдоподобно. не не, к стилю не придираюсь, такая вполне добротная реалистичная манера, но сам герой вызывает недоумение. непонятно почему он так резко отсек мать, повода в рассказе нет. Если он человек, способный отсечь ее просто так, значит он капитальный мудак, точнее монстр, выродок. но в его описании это не видно. в общем возникло ощущение психологической недостоверности.

Точно-точно. По-моему тож характер не продуман. Сначала очень резко отсек. Потом так же внезапно решил навестить. Но одновременно твердо стоит на ногах, планиурет в жизни все наперед, трудяга и ваще жутко положительный муж и отец семейства. Как-то не сочетается. Ну, или не придумана и не обрисована ясная причина, отчего такой насквозь положительный товарищ мог бы бросить мать на произвол судьбы.

[LudmilaKulikova]

Точно-точно. По-моему тож характер не продуман.

Не обязательно быть злыднем, чтоб годами не навещать родителей. Таких сыновей и дочерей - сотни тысяч. Они - не преступники. Забытые родители (так же, как и насилие над детьми в семьях) - знак нашего времени. Спроси таких ненавещающих, любят ли они своих мам и пап, ответят:"Люблю. Только давно не виделись".

Отвечаю следующим :

Да, я очень часто встречала таких, которые были хорошими семьянинами, а о матери годами не вспоминали. Есть масса людей, которые пишут маме открытку раз в году - на Новый Год.
История моего ЛГ индивидуальна. Я её и рассказала.

Нет, не по мотивам "Калины красной". Это говорит в Вас стереотип :-)) Повторю, кроме героя Шукшина, сотни тысяч взрослых людей годами не навещают своих родителей. Особенно в глухих провинциях.

[natas]

Не обязательно быть злыднем, чтоб годами не навещать родителей. Таких сыновей и дочерей - сотни тысяч. Они - не преступники. Забытые родители (так же, как и насилие над детьми в семьях) - знак нашего времени. Спроси таких ненавещающих, любят ли они своих мам и пап, ответят:"Люблю. Только давно не виделись".

Отвечаю следующим :

Да, я очень часто встречала таких, которые были хорошими семьянинами, а о матери годами не вспоминали. Есть масса людей, которые пишут маме открытку раз в году - на Новый Год.
История моего ЛГ индивидуальна. Я её и рассказала.

Нет, не по мотивам "Калины красной". Это говорит в Вас стереотип :-)) Повторю, кроме героя Шукшина, сотни тысяч взрослых людей годами не навещают своих родителей. Особенно в глухих провинциях.

В глухих провинциях вроде напротив, родственные связи сильнее? нет? Помимо морального аспекта, там просто больше не за что держаться. А чтобы годами не навещать родителей, не имея на то оснований, не разругавшись, не разойдясь по каким то принципиальным вопросам, не встретив тотальное равнодушие со стороны мам и пап, надо быть пусть и не злыднем, но человеком как минимум ущербным.
Три года, да еще в юности, когда мозги в полужидком состоянии, это не срок.
Но может с точки зрения дзен-буддизма, все это соверешенно иначе Кхмер умный, ему видней

[LudmilaKulikova]

В глухих провинциях вроде напротив, родственные связи сильнее? нет?

Вспомните деревню семидесятых-всьмидесятых годов. Сплошное обнищание, в некоторых даже электричества не было. Хлеб привозили раз в неделю. Если вообще привозили. Грязь непролазная. Старики и старухи брошены на произвол судьбы. И кто в такие деревни приезжал из детей, после школ уехавших в города? Никто! Поэтому и существовал тогда же тип: вымирающая деревня. Об этом много писали т.н. писатели-деревенщики, газеты.
Историю надо знать.
Кто находил в себе силы оторваться от родных мест, уезжал к взрослым детям в города, если позволялось прописать их там, кому малая родина дороже была тот так и умирал в деревенской нищите и без мед.помощи. Особенно выраженно это явление было в период тотального дефицита в стране. В Питере мы получали немного продуктов по талонам, а в глухих деревнях - хоть ложись и помирай. Такие деревни полностю вымерли и не обновляются до сих пор. Молодое поколение не заселяет эти земли и брошенные (мёртвые) деревни. Что им там делать? Никакой инфраструктуры. Оставались одни старики да и те повымирали.
Реальная картина отличается от той, КАКУЮ БЫ МЫ ХОТЕЛИ ВИДЕТЬ или КАКОЙ МЫ ЕЁ ПРЕДПОЛАГАЕМ.

[natas]

И кто в такие деревни приезжал из детей, после школ уехавших в города? Никто!
Историю надо знать.
Реальная картина отличается от той, КАКУЮ БЫ МЫ ХОТЕЛИ ВИДЕТЬ или КАКОЙ МЫ ЕЁ ПРЕДПОЛАГАЕМ.

Блин, я здесь уже всем плешь проела своими деревенскими родственниками, но у меня их чертова туча, начиная с мамы папы, которые тоже уехали из нищей деревни, но вот странность, не реже раза в неделю летом и уж раз в месяц зимой бывали у своих родителей в глухой деревне. То, о чем вы говорите, я не встречала ни разу. То есть вообще ни разу. Так чтобы плюнуть на предков только по той причине, что они далеко живут. Писателей деревенщиков я тоже читала. Но если они и пишут о таких вопиющих случаях, то эти случаи и воспринимаются в их подаче как вопиющие, а не как норма. Мне так показалось. Хотя возможно, я еще не достигла необходимой степени дзен продвинутости, чтобы глубоко копать эту тему...
ps
эт я все не в порядке критики собственно рассказа. Если бы он был никаким или более того графоманским, я бы и писать вообще в эту тему не стала.

[LudmilaKulikova]

Писателей деревенщиков я тоже читала. Но если они и пишут о таких вопиющих случаях, то эти случаи и воспринимаются в их подаче как вопиющие, а не как норма.

Вот Вы сами и ответили на все вопросы :-)
Меня тоже привлекает неординарность. В сотнях тысяч случаев присходит подобное описанному мной, а в миллионных случаях - то, что у Вас с родственниками: мир, любовь и взаимопонимание.
За это - моё почтение Вам. На полном серьёзе.